* * *
С отчаяньем ночного мотылька
бьюсь о стекло, ломая слепо крылья, —
который раз кляну свое бессилье,
перо, бумагу, скудость языка...
Который раз, стекая по стеклу
дождем, слезою, сукровичным сгустком,
вдруг понимаю; в доме просто пусто,
и тишина на вымытом полу...
Мой каждый шаг — находки и потери:
то лезу вверх, то вниз слетаю с круч.
А за спиной захлопывают двери
и в темноту выбрасывают ключ.
На каждый вдох, улыбку, каплю,
строчку,
на час покоя, годы мятежа
мне просто жизнь оформила
рассрочку,
в которой нет отмены платежа...
* * *
Будто жизнь чужую проживаю,
будто впереди еще рожденье —
укушу свой палец — нет, живая!
У зеркал застыну — привиденье...
Пахнет вечер ладанно и густо,
певчий дрозд кого-то отпевает...
У зеркал застыну — пусто, пусто...
Укушу свой палец — нет, живая.
Скука электрических каминов
выгнала живой огонь из дома...
От меня осталась половина:
"сапиенс" остался — умер "гомо".
* * *
Мне хочется туда,
где я не буду нищей,
где тело распылив,
не стоя ни гроша,
без соли и воды,
без копоти и пищи
синичкино крыло
опробует душа!..
Мне хочется туда,
где только звездной пылью
отмечен будет след,
а более — ничем,
где встретившись с иной
душой, мы вспомним — были!..
Когда? То знает Бог
и ведает зачем!
* * *
Я умираю. Смерть моя легка, —
так замирают бабочки к закату,
теряют очертанья облака,
становятся гражданскими солдаты...
Так неприметно в жарких очагах
поленья обретают легкость пепла...
Я ухожу, когда строка окрепла,
и нет нужды мне каяться в стихах...