ОВИДИЙ

НАУКА ЛЮБВИ

КНИГА ТРЕТЬЯ

Равными будьте в борьбе, а победу укажет Диона
И легкокрылый Амур, в миг облетающий мир.
Несправедливо идти с оружием на безоружных,
И недостойны мужчин лавры подобных побед.

Может быть, скажут: «Зачем волчицу вести на овчарню
И ядовитой змее новый указывать яд?»

Это не так; не спешите же многих винить за немногих,
Каждой женщине будь честь по заслугам ее.
Да, и младший Атрид, и старший Атрид, без сомненья,
Могут Елену винить и Клитемнестру винить;
Да, Оиклид по вине Эрифилы, рожденной Талаем,
Сам живой, на живых к мертвым спустился конях;
Но Пенелопа ждала, далекому верная мужу,
Десять битвенных лет, десять скитальческих лет;
Но Филакиду жена попутчицей стала в кончине
И за супругом вослед в юных угасла годах;
Но в пагасейском дому спасла Феретова сына
    И заменила жена мужа на смертном одре;
Но: «Не покинь, Капаней! Прах с прахом смешаем!» — сказала
Так Ифиада, всходя на погребальный костер.

Слово само «добродетель» есть женского рода и вида —
Так мудрено ль, что она женскому роду близка?

Впрочем, подобным сердцам не надобна наша наука,
И не настолько велик парус на нашем челне:

Лишь о нетрудной любви говорится в моих наставленьях —
Женщинам это урок, как сохранить им любовь.

Женщине лук не с руки, не жжет она факелом ярым:
Женские стрелы с трудом ранят мужские сердца.

Част в мужчинах обман, но редок в юных подругах —
Как ни старайся, тебе не за что их упрекнуть.

Это Ясон обманул детей своих мать, Фасианку,
Ибо в объятья свои новую принял жену!
 Из-за тебя, Тесей, Ариадна лежала, страдая,
Там, на пустом берегу, снедью для чаек морских!
Спросишь про Девять путей, откуда такое названье?
Скажут: Филлиду любя, рощи рыдали о ней!
Гость, который в молве слывет образцом благочестья,
    Меч Элиссе вручив, сам ее бросил на меч!

В чем причина всех бед? Науки любить вы не знали!

Вы не учились, а страсть только наукой крепка.
Быть бы в неведенье вам и досель,— но вот Киферея,
Вдруг предо мною представ, мне заповедала так:
 «Чем виноваты, скажи, злополучные девы и жены,
Что безоружный их сонм предан оружью мужчин?
Были наукой мужчин две тобой сочиненные книги —
Ныне наука твоя женщинам помощью будь.
Помнишь, как древний певец, позором ославив Елену,
    Вскоре пропел ей хвалу, пущую славу стяжав?
Ты уж давно мне знаком — так избавь от страданий красавиц!

И благодарностью их счастлив ты будешь вовек».
Эти промолвив слова, богиня, венчанная миртом,
Мне, певцу, подала семя и лист из венка.

 Благоговейно их взяв, я восчувствовал божию силу:

Светом эфир просиял, бремя упало с души.
Дар мой — дар божества! Поспешайте же, девы, к уроку,
Ежели вам не в запрет званья, законы и стыд.

Не забывайте, что вас ожидает грядущая старость —
    Дорого время любви, даром не тратьте ни дня.

Радуйтесь жизни, пока в цвету весенние годы:
Время быстрее бежит, чем торопливый поток.
Ни миновавшей волны не воротит речное теченье,
Ни миновавшего дня времени бег не вернет.

Пользуйся, годы не ждут, скользя в легкокрылом полете:
Радости ранней поры поздней порой не придут.
Эти седые кусты я видел в фиалковом цвете,

С этих колючих шипов рвал я цветы для венка.
Ты, что нынче строга к влюбленным поклонникам, вспомни:
Горько старухою стыть на одиноком одре!
Не затрещит твоя дверь под напором ночного гуляки,

Не соберешь поутру россыпи роз под окном.
Ах, как легко, как легко морщины ложатся на кожу,
Как выцветает у нас нежный румянец лица!

Прядь, о которой клялась ты: «Была она с детства седою! » —
Скоро по всей голове густо пойдет сединой.
Змеи старость свою оставляют в сброшенной коже,
Вместе с рогами олень ношу снимает годов;
Только нам облегчения нет в непрерывных утратах —
    Рвите же розы, пока в прах не опали они!

Да и рождая детей, становится молодость старше:
Жатву за жатвой даря, изнемогают поля.

Разве стыдится Луна латмийского Эндимиона?
Разве позорен Кефал розовоперстой Заре?
Та, от кого рождены Эней и Гармония миру,
Разве досель не грустит об Адонисе-ловце?

Смертные жены, для вас пример указуют богини:
Не отвечайте же «нет» жадным желаньям мужским!
Страшно обмана? Зачем? Все ваше останется с вами:
    Не убывает оно, сколько его ни бери.

Сточится сталь сошника, обкатаются камни о камни,
Но не иссякнет одно — то, чем дается любовь.
Разве кто запретит огню от огня зажигаться
Или возьмет под замок воду в пучинах морей?

 Так почему же твердит красавица другу: «Не надо»?
Надо ли воду жалеть, ежели вдоволь воды?

Я не к тому ведь зову, чтобы всем уступать без разбора,

Я лишь твержу: не скупись! Твой безубыточен дар.

В дальнем пути мой корабль ожидает неслабого ветра,
А для начала пути в пользу и легкий Зефир.

Это начало — уход за собой. На ухоженной пашне
Всюду щедрее зерно, в грозди ухоженной — хмель.

Божий дар — красота; и если прикинуть без лести,
То ведь придется признать: дар этот есть не у всех.
 Нужен уход красоте, без него красота погибает,
Даже если лицом схожа с Венерой самой.

Если красавицы давних времен за собой не следили,
Были причиной тому грубые вкусы мужей.
Ежели толстый хитон случалось надеть Андромахе,
   Что из того? У нее муж был суровый боец.
Разве могла бы жена, разубравшись, предстать пред Аяксом,
Перед Аяксом, чей щит семь покрывали быков?
Век простоты миновал. В золотом обитаем мы Риме,
Сжавшем в мощной руке все изобилье земли.

На Капитолий взгляни; подумай, чем был он, чем стал он:
Право, как будто над ним новый Юпитер царит!
Курия стала впервые достойной такого сената,—
А когда Татий царил, хижиной утлой была;

Фебу и нашим вождям засверкали дворцы Палатина
 Там, где прежде поля пахотных ждали волов.

Пусть другие поют старину, я счастлив родиться
Ныне, и мне по душе время, в котором живу!
Не потому, что земля щедрей на ленивое злато,
Не потому, что моря пурпуром пышным дарят,
Не потому, что мраморы гор поддаются железу,
Не потому, что из волн крепкий возвысился мол,—
А потому, что народ обходительным стал и негрубым,
И потому, что ему ведом уход за собой.

Так не вдевайте же в уши себе драгоценные камни,
Те, что в зеленой воде черный находит индус;
Не расшивайте одежд золотыми тяжелыми швами —
Роскошь такая мужчин не привлечет, а спугнет.
Нет, в красоте милей простота. Следи за прической —
Здесь ведь решает одно прикосновенье руки! —

И не забудь, что не все и не всех одинаково красит:
Выбери то, что к лицу, в зеркало глядя, проверь.
К длинным лицам идет пробор, проложенный ровно:

У Лаодамии так волос лежал без прикрас.
Волосы в малом пучке надо лбом и открытые уши —
   Эта прическа под стать круглому будет лицу.
Можно на оба плеча раскинуть далекие кудри,
Как их раскидывал Феб, лиру певучую взяв;
Можно связать их узлом на затылке, как дева Диана,
Что, подпоясав хитон, гонит лесное зверье;
Этой к лицу высокий начес, чем пышнее, тем лучше,
Та — волосок к волоску пряди уложит плотней;
Этой будет хорош черепаховый гребень Киллены,
Той — широкий поток вольных волнистых волос.

Но как нельзя на ветвистом дубу желудей перечислить,
Пчел на Гиблейских лугах, зверя в Альпийских горах,
Так нельзя перечесть, какие бывают прически —
С каждым новым мы днем новые видим вокруг!

А для иных хороша и небрежность: чтоб ты причесалась
Утром сегодня — но пусть кажется, будто вчера!
Так безыскусно искусство. Такою увидел Иолу
И произнес Геркулес: «Вот оно, счастье мое!»
Вакх такою тебя вознес на свою колесницу,
Дева Кносской земли, в кликах сатиров своих.
О, как природа щедра к красоте и девичьей и
женской,
Сколько дает она средств всякий урон возместить!

Этого нам не дано, мужчинам, и жадная старость
Нам обнажает чело, словно деревья Борей.

Ну, а у женщины есть для седин германские травы,
Соком которых она станет темней, чем была;
Женщина может купить накладные густейшие кудри
И по доступной цене сделать чужое своим;
В этом не видят они никакого стыда, и торговля
Бойко идет на глазах у Геркулеса и Муз.

Нужно ли мне говорить и о платье? И здесь бесполезно
И золотое шитье, и финикийский багрец.
Право, безумно таскать на себе все свое состоянье,

Ежели столько вокруг красок дешевле ценой!
Вот тебе цвет прозрачных небес в безоблачный поддень,

В час, когда солнечный Австр не угрожает дождем;
Вот тебе цвет святого руна, на котором когда-то

Фрикс и Гелла спаслись от раздраженной Ино;
Вот тебе ткань, чей цвет — как волна, чье имя — морское,—

Верю, одеты в нее нимфы в пучинах зыбей;
В этой сияет шафран (не таким ли сияет шафраном
Росной Авроры восход на светоносных конях?);
В этой — пафосские мирты, а в той — белоснежные розы,
Та — аметистом цветет, та — журавлиным пером;
Не позабыт ни миндаль, ни твой, Амариллида, желудь,
Воск пчелиный — и тот ткани название дал.

Сколько рождает цветов весною земля молодая,
Сонную зиму прогнав, каждой лозою цветя,—
Столько и больше того есть красок на женских одеждах,
Только умей распознать, что кому больше к лицу.

Белой коже — черная ткань: такова Брисеида —
В черной одежде ее быстрый похитил Ахилл.
Темной коже — белая ткань: прекрасная в белом,
Так на скалистый Сериф вышла Кефеева дочь...

Я уж хотел продолжать, чтобы потом не пахли подмышки,

И чтобы грубый не рос волос на крепких ногах,—
Но ведь уроки мои не для женщин Кавказских ущелий

И не для тех, чьи поля поит мизийский Каик!
Право, тогда почему не добавить бы: чистите зубы
И умывайте лицо каждое утро водой?

Сами умеете вы румянец припудривать мелом,
Сами свою белизну красите в розовый цвет.
Ваше искусство заполнит просвет меж бровью и бровью,

И оттенит небольшой мушкою кожу щеки.
Нет ничего дурного и в том, чтоб подкрашивать веки

В нежный пепельный цвет или в киднийский шафран.
Есть у меня о таких предметах особая книга.—

Хоть небольшая, она стоила многих трудов;
Там вы найдете совет и о том, как поправить осанку —
Верьте, в науке моей не позабыто ничто.

Но красота милей без прикрас — поэтому лучше,
    Чтобы не видели вас за туалетным столом.
Не мудрено оробеть, увидя, как винное сусло,

Вымазав деве лицо, каплет на теплую грудь!
Как отвратительно пахнет тот сок, который в Афинах

Выжат из грязных кусков жирной овечьей шерсти!
 Я на глазах у мужчин не сосал бы косточки ланьей,

Я у мужчин на глазах чистить не стал бы зубов,—
То, что дает красоту, само по себе некрасиво:

То, что в работе,— претит, то, что сработано,— нет.
Это литье, на котором красуется подпись Мирона,
    Прежде являло собой медный бесформенный ком;
Это кольцо, чтобы стать кольцом, побывало в расплаве;

Ткань, что надета на вас, грязною шерстью была;
Мрамора грубый кусок Венерою стал знаменитой,
Чья отжимает рука влагу из пенных волос,—

Так же и ты выходи напоказ лишь во всем совершенстве:

Скрой свой утренний труд, спящей для нас притворись.
Надо ли мне понимать, отчего так лицо твое бело?

Нет, запри свою дверь, труд незаконченный спрячь.
Что не готово, того не показывай взгляду мужскому —
    Многих на свете вещей лучше им вовсе не знать.

Весь в золотых скульптурах театр — но вглядись, и увидишь,
Как деревянный чурбан тоненьким золотом крыт.
  К ним не дают подходить, покуда они не готовы —

Так, вдалеке от мужчин, строй и свою красоту.

Волосы — дело другое. Расчесывай их беззапретно
И перед всеми раскинь их напоказ по плечам.
Только спокойною будь, сдержись, коли станешь сердиться,
Не заставляй без конца их расплетать и сплетать!
Пусть служанка твоя от тебя не боится расправы:
Щек ей ногтями не рви. рук ей иглой не коли,—
Нам неприятно смотреть, как рабыня, в слезах и в уколах,

Кудри должна завивать над ненавистным лицом.
Если же мало красы в волосах твоих — дверь на запоры,

Будь твоя тайна святей тайн Благодатных Богинь!
Помню, подруге моей обо мне доложили внезапно —
Вышла красотка, парик задом надев наперед.

Злейшим лишь нашим врагам пожелаю подобного срама,
Пусть на парфянских девиц этот позор упадет!
Стыдно быку без рогов и стыдно земле без колосьев,
    Стыдно кусту без листвы, а голове без волос.

Вы не мои ученицы, увы, Семела и Леда,
Мнимый Сидонянку бык по морю вез не ко мне;
Не о Елене пекусь, которую так домогались
Умный супруг — воротить, умный Парис — сохранить;
 Нет, меж моих учениц есть получше лицом, есть похуже,—
Тех, что похуже лицом, больше бывает всегда.

Те, что собой хороши, моей не прельстятся наукой:
Данная им красота и без науки сильна.
Ежели на море тишь — моряк беззаботно отважен,
    Ежели вздулись валы — помощь нужна моряку.-
Редко встречаешь лицо без изъяна. Скрывайте изъяны
В теле своем и лице, если под силу их скрыть!

Если твой рост невелик и сидящей ты кажешься, стоя,
Вправду побольше сиди или побольше лежи;

А чтобы, лежа, не дать измерять себя взорам нескромным,
Ты и на ложе своем тканями ноги прикрой.

Если ты слишком худа, надевай потолще одежду
И посвободней раскинь складки, повисшие с плеч;
Если бледна, то себя украшай лоскутами багрянца,
Если смугла — для тебя рыбка на Фаросе есть.

Ножку нескладного вида обуй в башмачок белоснежный;
Голень, что слишком худа, всю ремешками обвей.
Слишком высокие плечи осаживай тонкой тесьмою;
Талию перетянув, выпуклей сделаешь грудь.

Меньше старайся движеньями рук помогать разговору,
Ежели пальцы толсты или же ноготь кривой.

Не говори натощак, если дух изо рта нехороший,
И постарайся держать дальше лицо от лица.

А у которой неровные, темные, крупные зубы,
Та на улыбку и смех вечный положит запрет.

Трудно поверить, но так: смеяться — тоже наука,
И для красавицы в ней польза немалая есть.

Рот раскрывай не во всю ширину, пусть будут прикрыты
Зубы губами, и пусть ямочкой ляжет щека.

Не сотрясай без конца утробу натужливым смехом —
Женственно должен звучать и легкомысленно смех.
А ведь иная, смеясь, неумело коверкает губы,

А у иной, на беду, смех на рыданье похож,
А у иной получается смех завыванием грубым,
    Словно ослица ревет, жернов тяжелый взвалив.

Что не подвластно науке? И смех подвластен, и слезы —
Каждая знает для слез время, и меру, и вид.

Ну, а что уж о том говорить, как нарочно картавят
И по заказу язык нужный коверкает звук?

 Этот невнятный лепечущий выговор — тоже ведь мода:
Нужно учиться болтать хуже, чем можешь болтать.

Все, что на пользу вам может пойти, на заметку берите:
Нужно бывает подчас даже учиться ходить.
Женская поступь — немалая доля всей прелести женской,
Женскою поступью нас можно привлечь и спугнуть.

Вот выступает одна, развеваются складки туники,

Важно заносит ступню, ловким бедром шевелит;
Вот другая бредет, как румяная умбрская баба,
И отмеряет шаги, ноги расставив дугой:

Эта — слишком груба, а эта — изнежена слишком:
Что ж, как во всем, так и здесь верная мера нужна.

Но непременно сумей обнажить свою левую руку —
Локоть открой напоказ, ниже плеча и плечо.
Это я вам говорю, у которых белая кожа:
Каждый к такому плечу рад поцелуем припасть.

В дальних когда-то морях чудовища жили сирены
И завлекали суда пением звонким своим.
Отпрыск Сизифа Улисс меж замкнувшими уши единый
Путы едва не порвал, их услыхав голоса.

Славная пение вещь: учитесь пению, девы!
Голосом часто берет та, что лицом не берет.

Пробуйте голос на песнях, которые петы в театрах
Или которые к нам с нильских пришли берегов.
Правой рукою — за плектр, а левой рукой — за кифару,
Женщина, взяться умей: вот пожеланье мое!
Скалы и диких зверей чаровала Орфеева лира,

И Ахеронтову зыбь, и трехголового пса;
Сын, отомстивший за мать, твоей оживленные песней

Камни послушные шли в кладку фиванской стены;
Рыбу немую и ту, если давнему верить рассказу,

Пеньем и лирной игрой славный пленил Арион,—
Так научись же и ты на струны игривые наблы

Быстрые руки бросать: набла — подруга забав.
Знай и косского строки певца, и стихи Каллимаха,

Знай и хмельные слова музы теосских пиров,
Знай сочиненья Сафо (что может быть их сладострастней?),

И как хитрец продувной Гета дурачит отца;
С пользою можно читать и тебя, наш нежный Пропорций,
Или же ваши стихи. Галл и любезный Тибулл,
Или Варронов рассказ о том, как руно золотое,
Фрикс, на горе твоей послано было сестре,
Или о том, как скитался Эней, зачиная высокий
Рим,— знаменитей поэм не было в Риме и нет.

Может быть, к их именам и мое вы добавите имя,
Может быть, строки мои минут летейскую топь,
Может быть, кто-нибудь скажет и так: «Не забудь и поэта,
Что наставленья свои дал и для нас и для них,
Три его книги возьми, любовных собрание песен,
Выбрав, что можно из них голосом нежным прочесть,
Или сумей выразительно спеть одно из посланий
Тех, которые он первым из римлян сложил».

Пусть это сбудется! Сделайте так, дорогие Камены,
Феб-покровитель и ты, рогом украшенный Вакх!
Далее, как не сказать, что надо уметь от застолья
   В пляске пройтись, щегольнув ловким движением рук?
Гибкий плясун на подмостках всегда привлекает вниманье —
Так хороша быстрота и поворотливость тел!
О мелочах говорить не хочу — что надо и в бабках
Толк понимать, и в игре в кости последней не быть:
Надобно знать, то ли трижды метнуть, то ли крепко подумать,
Что принимать на себя, в чем, подчинясь, уступить.

Если играешь в «разбойников», будь осмотрительна тоже:
Пешка, встретясь с двумя, сразу уходит с доски,
Воин без пары своей и стесненный борьбу продолжает,
    Вновь повторяя и вновь соревновательный ход.

Гладкие шарики пусть насыплют в открытую сетку —
По одному вынимай, не шевеля остальных.
Есть и такая игра, где столько прочерчено линий,
Сколько месяцев есть в быстробегущем году;
Есть и такая, где каждый выводит по трое шашек,
А побеждает, кто смог в линию выстроить их.

Много есть игр, и надо их знать красавице умной,
Надо играть: за игрой часто родится любовь.
Но недостаточно быть знатоком бросков и расчетов —
   Нужно собою владеть, это трудней и важней.
Мы за игрой забываем себя, раскрываемся в страсти,

Как на ладони, встает все, что у нас на душе:
Гнев безобразный встает, и корыстолюбье бушует,
И начинают кипеть ссоры, обиды и брань:

Счет на упреки идет, оглашается криками воздух,
Каждый обиду свою гневным вверяет богам.

Запись забыта, все рвутся, божась, к своему и к чужому,
Слезы текут по щекам,— сам я свидетель тому.

О, всевышний Юпитер, храни от такого позора
Женщин, которые ждут случая вызвать любовь.

Эти забавы природа оставила женскому полу,
А для мужчин у нее дар оказался щедрей.

Им развлеченье — и меч, и диск, и дрот, и оружье,
И о короткой узде конная рысь по кругам.

Вам же, красавицы, нет ни Марсова поля, ни Тибра,
Ни леденящей воды, льющейся с девственных гор.

Вместо этого вам — гулять под Помпеевой тенью
В дни, когда солнцем горит Девы небесной чело;
Не позабудьте взойти к лавроносному Фебову храму,
В память о том, как в зыбях сгинул египетский флот,
Или туда, где сестра, и жена, и зять полководца
В честь корабельных побед вывели строй колоннад;
У алтарей побывайте, где ладан дымится Исиде;
В трех театрах места ждут вас на самом виду;
Теплая кровь пятнает песок ради вашего взгляда,
И огибает столбы бег раскаленных колес.

Кто неприметен — безвестен; а разве безвестное любят?
Много ли пользы в красе, если она не видна?

Можешь в лирной игре превзойти Амебея с Фамирой —
Если не слышат тебя, пользы от этого нет.
Если б Венеру свою Апеллес не выставил людям —
Все бы скрывалась она в пенной морской глубине.

Мы, воспеватели тайн, к чему мы стремимся, поэты?
Слава, только она — наша заветная цель.

В давние дни о поэтах пеклись владыки и боги,
Песнями хоры гремя, много стяжали наград;
Было священно величье певцов, и было почтенно
Имя певцов, и к певцам грудой богатства текли.

Энний, рожденный в горах Калабрийских, нашел себе право
Рядом с тобой, Сципион, место в гробнице обресть.

Нынче не то: поэтический плющ нигде не в почете,
Праздностью люди зовут труд для ученых Камен.

Но и теперь забываем мы сон, труждаясь для славы!
Скрой «Илиаду» — и где вся твоя слава, Гомер?

Скрой Данаю от глаз, чтобы дряхлою стала старухой
В башне своей, и скажи, где вся ее красота?

Вам, красавицы, вам нужны многолюдные толпы,
Нужно чаще ходить там, где теснится народ!
К целому стаду овец идет за овцою волчица,
В целой стае птиц ищет добычи орел.

Так и свою вы должны красоту показывать всюду,
Чтобы из многих один вашим поклонником стал.
Всюду старайся бывать, где есть кому приглянуться,

Не позабудь ничего, чтобы пленительной быть.

Случай — великое дело: держи наготове приманку,
И на незримый крючок клюнет, где вовсе не ждешь.
Часто ловцы по лесам понапрасну с собаками рыщут —
Вдруг неожиданно сам в сети несется олень.

Разве могла Андромеда питать хоть какую надежду,
    Что обольстится Персей видом заплаканных глаз?
Волосы в роспуск и слезы в глазах пленяют нередко —
Плача о муже, подчас нового мужа найдешь.

Но избегайте мужчин, что следят за своей красотою,
Тех, у которых в кудрях лег волосок к волоску!

Что они вам говорят, то другим говорили без счета:
Вечно изменчива в них и непоседлива страсть.
Как постоянными женщинам быть, если сами мужчины
Непостояннее их, сами к любовникам льнут?
Трудно поверить, но верьте. Когда бы поверила Троя
Речи Кассандры своей — Трое стоять бы вовек.

Есть и такие, которым любовь — лишь покров для обмана,
Чтобы на этом пути прибылей стыдных искать.
Даже если у них ароматами кудри сияют,
Даже если башмак тонким глядит язычком,
Даже если на них тончайшая тога, и даже
Если на пальцах у них перстень на перстень надет,—
Все равно, меж такими, быть может, и самый учтивый —
Вор, которого жжет страсть по плащу твоему.
«Это — мое!» — лишась своего, взывают девицы;
«Это — мое!» — в ответ грянет им рыночный гул.

Мирно, Венера, глядишь из-под крытого золотом храма
В сонме своих Аппиад ты на такие дела.

Много по Риму имен дурною запятнаны славой —
С кем поведешься, за тех будешь страдать и сама.
Пусть чужая беда в своей вам послужит уроком:
Не открывайте дверей мужу, в чьем сердце — обман!

Пусть клянется Тесей, не внимайте ему, кекропиды,—
Боги, свидетели клятв, к клятвам привыкли таким.
Ты, Демофонт, подражая отцу, позабыл о Филлиде —
Как же теперь, Демофонт, верить обетам твоим?

За обещанья мужчин обещаньями, жены, платите;
Ласкою — только за дар: вот ваш устав и закон.

Женщина может украсть святыни Исидина храма,
Может у Весты огонь на очаге угасить,
Может мужчине подать аконит с растертой цикутой,
Если, подарки приняв, может в любви отказать!

Ближе к делу зовет меня дух. Натяни свои вожжи,
Муза, не то на скаку кони тебя сокрушат!

Есть для того, чтоб нащупывать брод, восковые таблички:
Их для тебя передаст верной служанки рука.
Перечитай не раз и не два, по словам догадайся,
То ли притворна любовь, то ли от сердца она.
Прежде, чем дать свой ответ, помедли, однако недолго:

От промедленья любовь в любящем станет острей.
А отвечая юнцу, не спеши уступать, соглашаясь,
Но не спеши и давать сразу отказ наотрез.

Страх внуши и надежду внуши, и при каждой отсрочке
Пусть в нем надежда растет и убавляется страх.

Каждое слово твое пусть будет изящно без вычур —
Неизощренная речь больший имеет успех.
Часто бывало, робевшая страсть от письма оживала,—
Часто неловкий язык ловкой мешал красоте.
Так как, кроме того, и у вас, незамужние жены,

Часто бывает нужда строгий надзор обмануть,—
Пусть у вас будет для писем надежный слуга иль
служанка —
Неискушенным рабам не доверяйте любовь!

Мне приходилось видать, как из страха, что выдадут слуги,
Долго-предолго несли женщины рабский удел.

Письма, залог любви, если их сохранит вероломный,
Могут грозить и разить, словно этнейский перун.
Так почему бы в ответ на обман не прибегнуть к обману,
Если дано от меча нам защищаться мечом?
Пусть навострится рука менять по желанию почерк
(Сгинуть бы тем, кто довел нас до советов таких!),
Пусть для ответа сперва расчистится воск на табличках,

Чтоб из-под вашей строки не было видно чужой;
А о любовнике надо писать, как о женщине пишут,
Чтобы казалось, что он — вовсе не он, а она.

Если от малых забот перейти к делам поважнее,
Если продолжить наш путь, круче раздув паруса,
То постарайтесь о том, чтоб смотрели приветливей лица —
Кротость людям к лицу, гнев подобает зверям.
В гневе вспухают уста, темной кровью вздуваются жилы,
Яростней взоры блестят огненных взоров Горгон.

Видя Паллада в воде лицо свое, дувшее в дудку,
«Прочь! — воскликнула.— Прочь! Слишком цена
дорога! »
Точно так же и вы глядитесь-ка в зеркало в гневе,
И убедитесь, что вам в гневе себя не узнать.
Пагубно в женском лице и надменное высокомерье —
Скромно и нежно смотри, в этом — приманка любви.
Верьте моим словам: горделивая спесь раздражает,
Вечно молчащим лицом сея к себе неприязнь.

Взглядом на взгляд отвечай, улыбайся в ответ на улыбку,
Ежели кто-то кивнет — не поленись и кивнуть.
Это разминка Амура: на этом испробовав силы,
Он наконец с тетивы острую спустит стрелу.

Нехорошо и грустить. Оставим Текмессу Аянту —
Нас, веселых юнцов, светлые лица влекут.
Ни, Андромаха, с тобой, ни с тобою, Текмесса,
не мог бы
Я говорить о любви, выбрав в подруги тебя:
Знаю, что вы рожали детей,— но трудно поверить,
Будто с мужьями и вы ложе умели делить.

Разве могла погруженная в скорбь Текмесса Аянту
«Радость моя!» — лепетать и остальные слова?

Но почему бы не взять для сравненья дела поважнее?
Женщин не должен страшить военачальственный долг.

Долг этот в том, чтоб иным доверять отряды пехоты,
Этим — конную рать, этим — охрану знамен;
Точно так же и вы присмотритесь, к чему кто пригоден,
Каждому в нашей толпе место умейте найти.

Дорог подарком богач, советом — сведущий в праве,
Красноречивый — тебе будет полезен в суде;
Мы же, песен творцы, не сулим ничего, кроме песен,
Но и за песни свои все мы достойны любви.

Славу вашей красы мы разносим по целому свету:
Кинфия нами славна и Немесида славна,
И от восточных до западных стран гремит
Ликорида,

И о Коринне моей люди пытают людей.
Мало того: святые певцы не знают коварства,—
Песни творят певцов по своему образцу;
Ни честолюбие нас не гнетет, ни жажда корысти —

Тайное ложе для нас площади людной милей.
Все мы рвемся к любви, всех жжет любовное пламя,
Все мы в страсти верны, даже чрезмерно верны;
В каждом природный дар умягчается нежной наукой,
И развивается нрав нашему рвению вслед.

Девы! Будьте к певцам аонийским всегда благосклонны:
Сила высокая в нас, с нами любовь Пиэрид,
Бог обитает в душе, нам открыты небесные тропы,
И от эфирных высот к нам вдохновенье летит.
Грех от ученых певцов ожидать приносимых подарков,—
Только из женщин никто в этом не видит греха.

Что ж! Хоть умейте тогда притвориться для первого раза,
Чтобы от хищных силков не отшатнулся ваш друг.

Но как наездник коню-новичку и коню-ветерану
Разным движеньям руки будет давать повода,—
Гак и тебе для зеленых юнцов и для опытных
взрослых,
Чтоб удержать их любовь, разные средства нужны.

Юноша, в первый раз представший на службу Амура,
Свежей добычей попав в опочивальню твою,
Должен знать тебя лишь одну, при тебе неотлучно,—
Этим любовным плодам нужен высокий забор.

Ты победишь, если будешь одна, избежавши соперниц:
Знать не хотят дележей царская власть и любовь!

Старый боец не таков — любить он умеет разумно,
Многое может снести, что не снесет новичок;
В двери ломиться не будет, пожаром грозиться не будет.
Ногти в лицо не вонзит нежной своей госпоже,
Ни на себе, ни на ней не станет терзать он рубашку,
В кудри не вцепится ей так, чтобы слезы из глаз,—
Это мальчишкам под стать да юнцам, воспаленным любовью:
Опытный воин привык молча удары терпеть.

Медленно жжет его страсть — так горит увлажненное сено
Или в нагорном лесу только что срубленный ствол.
В этом прочнее любовь, а в том сильней и щедрее,—
Падают быстро плоды, рви их проворной рукой!

Крепость открыта врагу, ворота распахнуты настежь —
Я в вероломстве моем верен себе до конца!
Помните: все, что дается легко, то мило недолго,—
Изредка между забав нужен и ловкий отказ.
Пусть он лежит у порога, кляня жестокие двери,
Пусть расточает мольбы, пусть не жалеет угроз —
Может корабль утонуть и в порыве попутного ветра,
Многая сладость претит — горечью вкус оживи!

Вот потому-то мужьям законные жены постылы:
Слишком легко обладать теми, кто рядом всегда.

Пусть перед мужем закроется дверь, и объявит привратник:

«Нет тебе входу!» — и вновь он покорится любви.
Стало быть, прочь тупые мечи, и острыми бейтесь,
Хоть я и первый приму раны от собственных стрел!
Первое время любовник пускай наслаждается мыслью,
Что для него одного спальня открыта твоя;
Но, подождав, ты дай ему знать, что есть и соперник:
Если нс сделаешь так — быстро увянет любовь.

Мчится быстрее скакун, едва отворится решетка,
Видя, скольких других нужно, догнав, обогнать.
Даже угасшая страсть оживает, почуяв обиду:
Знаю я по себе, нет без обиды любви.

Впрочем, повод для мук не должен быть слишком заметным:
Меньше узнав, человек больше питает тревог.
Можно придумать, что друг ревниво тебя опекает,
Или что сумрачный раб строго тебя сторожит;
Там, где опасности нет, всегда наслажденье ленивей:
Будь ты Лаисы вольней, а притворись, что в плену.
Дверь запри на замок, а любовник пусть лезет в окошко;
Встреть его, трепетный страх изобразив на лице;
Умной служанке вели вбежать и вскричать:
«Мы погибли!»,
Чтобы любовник, дрожа, прятался где ни пришлось.

Все же совсем его не лишай безопасной отрады,
Чтоб не казалось ему: слишком цена дорога.
Как обмануть недоброго мужа и зоркого стража,—
Надо ли мне отвечать вам и на этот вопрос?
Пусть охраны такой боятся законные жены:
Это обычай велит, Цезарь, законы и стыд.
Ну, а тебя, что только на днях получила свободу,

Кто же запрет под замок? С богом, обману учись!
Сколько у Аргуса глаз, столько будь сторожей над тобою,
Всех без труда обойдешь хитростью, только решись!
Как, например, он тебе помешает писать твои письма?
Ты, умываясь, одна,— в этот свой час и пиши.

А соучастница это письмо под широкой повязкой
Спрячет на теплой груди, и пронесет, и отдаст,
Или подложит его под ремень, обвивающий ногу,
Или под самой пятой в обуви скроет листок;
Если же враг начеку, то спина заменит бумагу,
И пронесет она весть прямо на коже своей.

Можно писать молоком, и листок покажется белым,
А лишь посыпешь золой — выступят буквы на нем;
Можно писать острием льняного сочного стебля —
И на табличке твоей тайный останется след.

Как ни старался замкнуть на замок Акрисий Данаю —
Грех совершился, и стал дедом суровый отец.

Так неужели теперь ревнивец удержит подругу,
Если театры кипят, если пленяют бега,
Если желает она послушать Исидины систры
И, несмотря на запрет, ходит сюда и туда,
Если от взглядов мужчин идет она к Доброй Богине,
Чтоб от немилых уйти, а кого надо — найти,
Если, покуда приставленный раб сторожит ее платье,
В дальней купальне ее тайные радости ждут,
Если умеет она, коли надо, сказаться больною,
Чтобы на ложе своем полной хозяйкою быть,
Если недаром отмычка у нас называется «сводней»,
Если, кроме дверей, есть и иные пути?

Бдительный Аргус легко задремлет под бременем Вакха,
Даже если вино — из иберийской лозы;
Есть и особые средства к тому, чтобы вызвать дремоту

И навести на глаза оцепеняющий сон:
Да и служанка твоя отвлечет ненавистного стража,
Если поманит к себе, и поманежит, и даст.
Но для чего рассуждать о таких хитроумных уловках,
Там, где любых сторожей можно подарком купить?
Верь: и людей и богов подкупает хороший подарок,
Даже Юпитер — и тот не отвергает даров.

Будь ты мудрец или будь ты простец, а подарок приятен,

И, получив, что дано. Аргус останется нем.
Но постарайся о том, чтоб купить его разом надолго:
Тот, кто раз получил, рад и другой получить.

Помнится, я говорил, что друзьям доверяться опасно,—
Что ж, как друг твой друзей, ты опасайся подруг.
Если доверишься им — они перехватят добычу,

И не тебе, а другим выпадет радость твоя.
Та. что тебе для любви уступает и дом свой и ложе,
Знай, не раз и не два их разделяла со мной.
Да и служанка твоя не слишком должна быть красива:
Часто рабыня со мной вместо хозяйки спала.
Ах, куда я несусь? Зачем с открытою грудью,
Сам обличая себя, мчусь я на копья врагов?

Птица птичьей беде не станет учить птицелова,
Лань не учит гоньбе лютую стаю собак.
Пользе своей вопреки, продолжу я то, что я начал,
Женам лемносским точа меч на себя самого.
Сделайте так, чтобы вашей любви поверил влюбленный!
Это нетрудно ничуть: рады мы верить мечте.

Нежно взглянуть да протяжно вздохнуть, увидевши друга,
«Милый,— сказать,— почему ты все не шел и не шел?»
Брызнуть горячей слезой, притворною ревностью вспыхнуть,
Ногтем изранить лицо,— много ли надо еще?
Вот он и верит тебе, вот и сам тебя первый жалеет,
Вот он и думает: «Ах, как она рвется ко мне!»
Если притом он одет хорошо и следит за собою,—
Как не поверить, что он влюбит в себя и богинь!

Ты же, наоборот, не терзайся напрасной обидой,
Не выходи из себя, слыша: «Соперница есть».
Верить не торопись: как пагубна быстрая вера,
Этому горький пример — милой Прокриды судьба.
Есть невдали от Гиметтских холмов, цветущих багрянцем,
Ключ, посвященный богам; мягкая зелень вокруг,
Роща сплела невысокий навес, блестит земляничник,
Дышат лавр, розмарин и темнолиственный мирт;
Хрупкий растет тамариск и букс под густою листвою,
Скромный ракитник растет или лесная сосна;
Нежно веет Зефир дуновеньем целительно свежим,
И пробегает волной трепет в листве и в траве.

Здесь — Кефала приют. Один, без собак и без ловчих,
Часто усталый сидит здесь на зеленой земле,
Часто, взывая, поет: «Приди к томимому жаром,
Ах, прилети и на грудь, легкая, ляг мне, струя!»
Кто-то подслушал такие слова, не к добру их запомнил
И поспешил передать робкому слуху жены.

В слове «струя» угадав коварной соперницы имя,
Пала Прокрида без чувств, скорбные смолкли уста,
Стала бледна, как бывают бледны запоздалые листья
На опустелой лозе при наступленье зимы,
Иль как айвовый плод, уже нагибающий ветви,
Или незрелый кизил, кислый еще на язык.

А как очнулась она — стала рвать на груди покрывало,
Стала ногтями терзать нежные щеки свои;
И, разметав волоса по плечам, как под Вакховым тирсом,
Буйная, мчится она, не разбирая дорог.
Роща близка; оставив друзей в недалекой лощине,
Тихой Прокрида стопой входит в дубравную сень.
Ах, Прокрида, Прокрида, зачем неразумно таиться?
Что за палящий огонь в бьющемся сердце горит?
Ты ожидала увидеть струю, не зная, какую,
Ты ожидала застичь мужа в позорящий миг;
Хочешь узнать и рада не знать, то вперед ты стремишься,

То порываешься вспять: к разному клонит любовь.
Как ей не верить, коль названо место и названо имя?
В то, что пугает, душа верить готова всегда.
Вот она видит следы на траве от лежащего тела,
Сердце неровно стучит, трепетно зыблется грудь,—
А между тем уже солнце в пути от востока к закату

Стало на верхний предел, коротко тени лежат.
Вот и Кефал, Киллениев сын, возвращается в рощу,
В жаркое плещет лицо хладом воды ключевой;
Ты замираешь, Прокрида, а он, на траве простираясь,
Молвит: «Повей мне, повей, свежего ветра струя!»

Бедной Прокриде ясна причина счастливой ошибки,
Вновь она в чувство пришла, порозовела, лицом,
Встала и вот, колебля листву на пути торопливом,
Радостно рвется жена к мужу в объятия пасть.

Мнится Кефалу в кустах движение дикого зверя,
Быстро хватает он лук, стрелы блеснули в руке.
Спрячь, несчастный, стрелу! Что ты делаешь? Это не хищник!

Горе! Пронзает стрела тело Прокриды твоей.
«Ах! — восклицает она.— Сразил ты влюбленное сердце,
Сердце, в котором давно точится рана твоя.

Я молодою умру, но счастливой, не зная соперниц,
И оттого надо мной легкою будет земля.
Вздох мой смешав со струей, о которой уже не волнуюсь,

Я умираю; закрой веки мне милей рукой!»
Сжал в объятьях Кефал помертвевшее тело супруги
И омывает слезой рану на нежной груди.

Смерть подступает, и вздох, скользящий из уст неразумной,
Принял устами, любя, скорбно склонившийся муж.

Полно, за дело! Без всяких прикрас довершу я, что начал,

К ближним ведя берегам путь утомленной ладьи.
Нетерпеливо ты ждешь попасть на пиры и в застолья,
Хочешь узнать от меня и для застолий совет?
Слушай! Заставь себя ждать: ожидание — лучшая сводня;
Вам промедленье к лицу — дай загореться огням!
Будь ты красива собой или нет, а станешь красива,
Скравши ночной темнотой всякий досадный изъян.

В кончики пальцев кусочки бери, чтоб изящнее кушать,
И неопрятной рукой не утирай себе губ.
Не объедайся ни здесь, на пиру, ни заранее, дома:
Вовремя встань от еды, меньше, чем хочется, съев.
Если бы жадно взялась за еду при Парисе Елена,
Он бы, поморщась, сказал: «Глупо ее похищать!»
Меньше есть, больше пить — для женщин гораздо пристойней:
Вакх и Венерин сынок издавна в дружбе живут.
Только и тут следи за собой, чтобы нога не дрожала,
Ясной была голова и не двоилось в глазах.

Женщине стыдно лежать, одурманенной влажным Лиэем,—
Пусть бы такую ее первый попавшийся взял!
Небезопасно и сном забываться на пиршестве пьяном —
Можно во сне претерпеть много срамящих обид.

Стыд мне мешал продолжать; но так возвестила Диона:
«Где начинается стыд, там же и царство мое».

Женщины, знайте себя! И не всякая поза годится —
Позу сумейте найти телосложенью под стать.
Та, что лицом хороша, ложись, раскинувшись навзничь;
Та, что красива спиной, спину подставь напоказ.
Миланионовых плеч Аталанта касалась ногами —
Вы, чьи ноги стройны, можете брать с них пример.

Всадницей быть — невеличке к лицу, а рослой — нисколько:
Гектор не был конем для Андромахи своей.

Если приятно для глаз очертание плавного бока —
Встань на колени в постель и запрокинься лицом.

Если мальчишески бедра легки и грудь безупречна —
Ляг на постель поперек, друга поставь над собой,
Кудри разбрось вокруг головы, как филлейская матерь,
Вскинься, стыд позабудь, дай им упасть на лицо.

Если легли у тебя на живот, морщины Луцины —
Бейся, как парфский стрелок, вспять обращая коня.

Тысяча есть у Венеры забав; но легче и проще,
Выгнувшись, полулежать телом на правом боку.

Истинно так! И ни Феб, над пифийским треножником вея,
Ни рогоносный Аммон вас не научит верней!
Ежели вера жива меж людей, то верьте науке:
Долгого опыта плод, песня Камены не лжет.

Пусть до мозга костей разымающий трепет Венеры
Женское тело пронзит и отзовется в мужском;
Пусть не смолкают ни сладостный стон, ни ласкающий ропот:
Нежным и грубым словам — равное место в любви.

Даже если тебе в сладострастном отказано чувстве —
Стоном своим обмани, мнимую вырази сласть.

Ах, как жаль мне, как жаль, у кого нечувствительно к неге
То, что на радость дано и для мужчин и для жен!
Но и в обмане своем себя постарайся не выдать —
Пусть об отраде твердят и содроганье, и взор,
И вылетающий вздох, и лепет, свидетель о счастье,—
У наслаждения есть тайных немало примет.

После таких Венериных нег просить о подарке
Значит себя же лишать прав на подарок такой.

В опочивальне твоей да будут прикрытыми ставни —
Ведь на неполном свету женское тело милей.

Кончено время забав — пора сойти с колесницы,
На лебединых крылах долгий проделавшей путь.
Пусть же юношам вслед напишут и нежные жены
На приношеньях любви:

«Был нам наставник Назон!»